«Господи, дай мне посеять там, где раздоры – согласие, где заблуждение – истину, где сомнение – веру, где отчаяние – надежду» (Франциск Ассизский)
Хорхе Запата заглянул ко мне в офис и, улыбнувшись, сказал вполголоса:
– А у меня сегодня день рожденья!
– Поздравляю, – ответил я, – заходи, присаживайся. Что же тебе подарить?
– Я бы от шоколадного торта не отказался! Может, несколько чизбургеров? Я давно их не ел.
– Ну, с тортами у нас, как ты знаешь, напряженка. Чизбургеры, стейки и прочую вредную еду не подвезли еще, а вот чувство юмора – это хорошо! Помогает держаться на плаву.
– А можно мне вот эту Библию? Все-таки тридцать лет не каждый день исполняется!
И он показал на подарочную Библию в искусственной кожаной обложке с индексами и комментариями, стоявшую на полке.
Я достал Библию и начал ее подписывать. У меня был еще с десяток таких изданий для особых случаев. В это время Хорхе внимательно осматривал мой небольшой офис, гуляя глазами по книжным полкам с книгами и словарями. Затем он многозначительно посмотрел в потолок и задумчиво, выдерживая паузы, произнес:
– А ведь я только здесь научился многим вещам. И свое среднее образование скоро получу, уже весной, наверное. Библию читаю каждое утро. И, вообще, много чему еще научился. Кстати, когда в следующий раз будет крещение?
– Думаю, что через месяц, другой. Мы скоро начинаем класс. Значит, ты надумал креститься?
– О да, хочу, как вы сказали, быть на правильной стороне.
– Здорово, правильно решил. Запишись у клерка, и я внесу тебя в пропускной список.
– Уже записался.
– Я хочу тебя спросить вот о чем.… До заключения ты ходил в церковь или тебя водили в церковь? Я к тому, что, может, ты уже крещенный? В детстве…
– А-а-а-а-а, как вы говорите, стереотипы… Хорхе Запата, мексиканское происхождение, значит, католик, да?
– Ну да, мысль уловил правильно, – я улыбнулся в ответ.
– Да, я был крещен. Но это даже не мои родители, а бабушка захотела. В последний раз я был в церкви еще в пятилетнем возрасте. После этого уже только здесь…
Он задумчиво смотрел через дверное окно на проповедующего служителя-волонтера. Шла воскресная служба в калифорнийской тюрьме самого строгого режима.
– Что произошло потом? Расскажешь?
– Потом папа нас бросил… Нет, я его не осуждаю, у него были свои причины и терки с мамой. Затем мама начала пить, и, когда мне было уже восемь лет, мы жили на улице в микроавтобусе. Это все, что нам оставил папа. Мы – это мама, я и моя младшая сестра. Она на год младше меня. А на выходные мы ходили в гости к бабушке. Она жила в апартаменте. Там мы мылись, нормально ели, спали и в воскресенье вечером обратно возвращались в наш серый микроавтобус. Мы не могли там находиться в будние дни – менеджер этих апартаментов пригрозил выселить бабушку, если мы еще там появимся.
– Да уж, невеселое детство… А как же школа?
– В школу ходил и не в одну. Ну, и ни одной школы не закончил, естественно. Мы ведь постоянно меняли места, переезжая из одного городка в другой и обратно. Мама стала пить больше. Потом наркотики… денег не было, и мы с сестрой начали сами немного приворовывать. Наблюдали, где и что не так лежит. Затем мой двоюродный брат познакомил меня со своими друзьями, и я начал приобретать навыки агента по продаже травки. Мне уже было четырнадцать лет, когда мы с сестрой стали заниматься этим всерьез. Появились первые деньги. Помню, как мы затарились в супермаркете и принесли бабушке две большие коробки хороших продуктов, пиццу, еще что-то. Она сильно болела тогда. Ей понравилось то, что мы принесли, и она спросила, откуда у нас деньги. Мы, как сейчас помню, смутились немного, и бабушка пригрозила пальцем, сказав, чтобы мы этого больше никогда не делали. Думаю, она все поняла и очень сильно расстроилась. Я до сих пор скучаю по ней.
Хорхе замолчал и отвернулся в сторону. Спустя минуту, он продолжил свой рассказ.
– А с шестнадцати лет мое путешествие по исправительным учреждениям пошло полным ходом. Потом меня приняли в банду, и жизнь завертелась-закрутилась. Было интересно, весело и опасно. И вот я здесь с пожизненным, но с правом на пароль (возможность пересмотра дела при хорошем поведении заключенного и назначения даты на досрочное освобождение). Впрочем, если бы не тюрьма – меня бы давно уже подстрелили.
– А что случилось с твоей сестрой?
– Она сейчас находится в женской тюрьме. Но, слава Богу, скоро освободится. Кстати, она там тоже ходит в церковь.
– А как мама?
– Я не знаю. В последний раз мы говорили по телефону год тому назад. Думаю, что жива и зависает где-то на юге Калифорнии. Сестра обещала посетить меня, как только выйдет на свободу. Мой двоюродный брат тоже сейчас в тюрьме.
Служение подходило к концу, и Хорхе Запата задумчиво посмотрел на часы.
– Время летит быстро, – сказал он, – еще пара лет, и будет слушание моего дела. Надеюсь, что получу дату освобождения. Я очень надеюсь на это...
– Представь, что ты вышел на свободу. Что будешь делать? Куда пойдешь?
– Дорогой мой капеллан, я знаю, что выйду на свободу, ведь я не причинил вреда хорошим людям… только плохим парням. А вот куда я пойду? Точно еще не знаю. Конечно, не в семью. Те, кого я знаю, либо сидят, либо в этом бизнесе до сих пор. Да и нет семьи у меня как таковой.
– И все же? Есть хоть какой-то план?
– Когда я выйду на свободу, я пойду… вот к нему, например!
Хорхе указал на волонтера-проповедника, который отвечал на какой-то вопрос.
– Да, к нему, он реальный человек и сам был когда-то заключенным. Когда выйду – приду к нему и скажу: «Вот я, помоги мне сделать первый шаг!» Я ведь не знаю этого мира и как в нем жить. Мне тридцать и выйду я лет эдак через двадцать. Мне будет пятьдесят и мир тогда еще больше изменится. И я знаю, что он мне поможет. Или такие, как он. Затем я найду себе жену. Я хотел бы еще, чтобы дети у нас были, даже если не свои. Вот это моя надежда и я живу этим, хотя будет это не скоро… Да и до этого еще надо дожить как-то.
– Понимаю, здесь не просто выжить и быть при этом на правильной стороне. К тому же эта принадлежность к той или иной банде, когда ты должен делать то, что тебе прикажут.
– А я думаю выйти из нее. Пока ты в банде – ты защищен, но вынужден делать то, что не хочешь. Если ты не в банде – ты один. Так тоже можно, если быть предельно осторожным. У нас есть и такие парни. Думаю стать одним из них. Пока не готов, но я серьезно хочу быть на правильной стороне. После крещения я уже не смогу участвовать в разборках, например. Не говоря уже о наркотиках. Хотя я уже год как чист и не употребляю.
Служение подошло к концу и тюремный народ уже толпился у выхода. К нам заглянул Густаво. Он был закадычным другом Хорхе.
– Вот я и Густаво говорю, чтобы он образумился. А он упорствует.
Густаво улыбнулся.
– Да я не против. Всему свое время. Мое время еще не пришло. Пока не готов.
Прошло два месяца, и наступило воскресение, когда Хорхе и еще восемь заключенных принимали водное крещение в тюремной церкви. Воды в незатейливом железном корыте было достаточно, чтобы погрузить даже самого большого заключенного, чернокожего добродушного толстяка, весившего 130 килограммов, если не больше. Настроение было праздничное, и никто не спешил расходиться.
На огромном тюремном дворе гуляло около трех сотен заключенных. Время прогулок подошло к концу, и надзиратели открыли калитку в железном заборе, чтобы, предварительно обыскав, пропустить тех, кто посетил нашу службу. Я вернулся в офис и хотел было включить компьютер, но не успел.
Мегафон начал буквально разрываться от команд смотрящего на вышке надзирателя.
– Всем лечь! На землю! Лицом вниз!
Раздались предупредительные выстрелы и взрывы дымовых шашек.
Я вышел из офиса вместе с волонтерами, как и полагалось по тюремному уставу.
– Только бы не мои, – сказал я волонтерам, – только бы не мои!
На тюремном дворе утихали страсти, чувствовался запах слезоточивого газа. Бурая скудная трава, вытоптанная заключенными, теперь была буквально усеяна ими же. Все уже лежали ниц и только переговаривались, обсуждая очередную драку. В центре двора группа надзирателей разнимала дерущихся, надевая им наручники. Среди них был и мой Хорхе.
На следующий день я посетил его в одиночной камере. Как оказалось, Густаво задолжал деньги заключенному из другой банды и за это его побили, причем даже успели нанести небольшие увечья. Хорхе инстинктивно вступился за друга, и ему тоже немного досталось.
Я всегда удивлялся, как за минуту или две они умудряются хорошенько поколотить друг друга. На большее им просто не хватает времени, надзиратели быстро останавливают подобные побоища.
– Так получилось, – сказал Хорхе, – я не мог по-другому. Густаво – мой друг еще по улицам Лос-Анджелеса и не раз меня выручал.
– И что будет дальше?
– Не знаю, я всю ночь не спал, читал, молился… и думаю, что Бог может использовать даже зло во благо. Мне кажется, что неспроста все случилось именно так, в день моего крещения…
Поговорив с ним еще немного, я отправился обратно в офис. Мне тоже почему-то казалось, что эта история не обязательно должна быть с печальным концом.
Так оно и вышло. Густаво подлечился и вернулся обратно в свой тюремный отсек. Он продолжает посещать церковные служения. А Хорхе перевели в другую тюрьму, уже менее строгого режима. Он не был зачинщиком драки и уже вышел из банды. Именно так все и вышло, и как нельзя лучше для него.
Больше я Хорхе не видел, но очень надеюсь, что он продолжает оставаться на правильной стороне.