“Это было совсем недавно. В Черной Африке, в самом сердце джунглей, умер старый доктор. Он был очень стар и умер от старости и усталости, умер тихо, как уснул. Как опадают листья, как умели умирать его пациенты, африканцы. Он очень устал. Больше полсотни лет назад он приехал в душные, нестерпимо жаркие джунгли Габона лечить народ... И вот он умер. На площадке, выжженной солнцем, под его окнами сидели на земле африканцы и белые. Ритмично пели габонцы. И тамтамы стучали по деревням, возвещая смерть Великого Белого Доктора. И мигали костры в ночи. И сколько стариков подумало в эту ночь о нем и о себе, ворочаясь без сна на голой земле: “Он умер, бедный старик, а кто вылечит мои язвы?” Умер Старый Доктор из джунглей. Прокаженные сколотили грубый гроб без крышки и накрыли Доктора пальмовыми ветвями. Черные и белые руки понесли его к могиле. И белые сестры запели “Ah, bleib mit deiner Gnade”, старый гимн, который он так любил, который пели еще дома его отец-пастор, и его дед-пастор, и все виноградари Мюнстерской долины. Детишки из деревни прокаженных стройно запели по-своему, и плакальщики заголосили на галоа: “Леани инина кенде кенде”. Многие говорили в тот день те же пять слов, на галоа и пахуан, на французском и немецком языках, на голландском, чешском или английском – “Oн был как отец нам”. И человек из правительства прилетел от самого президента. Он сказал, что умер самый старый и знаменитый габонец. Может быть, даже более знаменитый, чем сам президент” (Борис Носик, “Альберт Швейцер”).
Священник двигался по страницам жизни Альберта Швейцера. Человека не от нашей суеты, не от нашей самости. Из “братства отмеченных болью”. Сильной болью за всех страдающих. Непохожий на мир пилигрим духа открывался его сердечному взору. Невыразимая тайна бескорыстного служения Швейцера – воскрешала, пленяла сознание. Он прикасался к святыням жизни. Дух приближался к великому “братству отмеченных болью”. Слезный туман омывал давно запыленную душу. Душа причащалась к Вечному, устремлялась к Смыслу. Суета, маета и морок – исчезали в прошлом. Никакого томления духа, и никакого сомнения. Вместе с Великим Доктором священник начинал жить в девственном лесу экваториальной Африки - “между водой и девственным лесом”. Подвижническое/ревностное служение и чаяния Старого Доктора – заряжали и просветляли. Альберт Швейцер - сколько света, любви, сострадания и боли в его чистых глазах! И сколько благоговения перед жизнью, перед всякой жизнью! И сколько боли! И сколько боли за всех страдающих! “Благоговение перед жизнью” - в этом весь Швейцер. В этих кратких словах – весь смысл его светлой жизни. "Я есть жизнь, которая хочет жить, я есть жизнь среди жизни, которая хочет жить... Тот путь, которым вошла в моё сердце заповедь, запрещающая нам убивать и мучить, стал величайшим переживанием моих детских лет и моей юности. Всё остальное рядом с ним поблекло... Благоговение перед жизнью не позволяет человеку пренебрегать интересами мира. Оно постоянно заставляет его принимать участие во всем, что совершается вокруг него, и чувствовать свою ответственность за это" (А.Швейцер). Нет, он не только великий ученый, талантливый музыкант, необычный философ, неформальный теолог, милосердный доктор, “тринадцатый апостол”, Нобелевский лауреат. Альберт Щвейцер - человек не от нашей суеты, не от нашего мира! Он из “братства отмеченных болью”. Сильной болью за всех страдающих.Так думал священник, двигаясь по страницам жизни Альберта Швейцера. Человека не от нашей суеты, не от нашей самости.
Малыш Альберт родился физически немощным/слабеньким и неказистым, “с жёлтым личиком”. Внешний вид младенца вызывал искреннее сожаление у окружающих. “Посмотрите, какой у меня ребеночек!” – восторженный голос матери утонул в страшном молчании жен пасторов, посетивших дом Швейцеров. Ничего не сказали женщины, вежливо промолчали. Жгучая боль пронзила сердце матери маленького Альберта. Она быстро унесла сына в другую комнату и разрыдалась. Как Рахиль, безутешно. Тогда она еще не знала, какого гения “принесла” в этот мир. Тогда она еще не осознавала, какого Великого Доктора готовит для “континента смерти”! Никто не знал, кроме всезнающего Господа. По воспоминаниям самого Щвейцера, “молоко от коровы нашего соседа Леопольда и прекрасный воздух Гюнсбаха совершили чудо. С двух лет я начал крепнуть и скоро стал здоровым ребёнком”.
Пути и судьбы Господни для нас, смертных – неведомы и неисповедимы. От чрева матери предузнан был Швейцер для особой миссии - жить и служить в девственном лесу экваториальной Африки, “между водой и девственным лесом”. Пройдут го